В квартире холод, непонятный холод, и тишина. И — нету никого?
Сегодня воскресенье. Собираться
не надо в школу. И хотели в лес...
Дед обещал, что он починит ранец, а то ремень порвался и облез.
Ногой коснется пола: так остыл тот, что не поверить — поздняя весна! —
и ахнет: "Это как же я забыла. Их нет давно. И я живу одна".
И некуда — совсем — отсюда деться, не стоило и вовсе засыпать.
И ей давно, давно уже не десять. И, кажется, давно не двадцать пять.
...На стенке зайчик солнечный погаснет. Где тапки? холод, а нога боса...
Сожмет виски — да что теперь пугаться...
Но тут поймет, что слышит голоса.
И ранец незастегнутый увидит, вздохнет, очнувшись от дурного сна —
Они все там, и смотрят телевизор, поэтому такая тишина!
Они все тут! Как можно быть богаче! А я-то — вскочит — я одна сижу!
...Чирикает волнистый попугайчик, как жердочку, присвоив абажур.
Смеется брат — проснулась, соня! время! С экрана бодрый диктор говорит,
и в блюдечках вишневое варенье. И летом надо новое варить.
Садится с ними, в чашку с чаем дует, проводит носом деду по плечу,
и думает: "Скажите, я ль не дура, придумывать невесть какую чушь?!"
Растрепанные, нос щекочут прядки;
смеется в чай — сестренка, внучка, дочь.
Над ней сирень склоняется к оградке, соцветья тяжелеют, чуя дождь.
Сериал "Чернобыль" от HBO (давно запланировано), сериал "Тень и кость" (внезапно), "Райа и последний дракон" (нууу.... )), диснеевская "Мулан" (ээээ), "Майор Гром", и вот две серии "Пищеблока" (книжка в свое время прочитана).
Как славно горит бумага в нарядном аду костра!
Мир — сталелитейный тигель, мир — ядерный полигон,
и смотрят, сжимаясь, книги, заброшенные в огонь.
Не буква, но искра; слепок
по контуру. Ночь пестря,
пытаются напоследок
ужалить, но всё зазря.
Все правильно, как по нотам, взлет пламени — злая плеть.
Пожарного с огнеметом искр0ю не одолеть.
Задаться вопросом если, сам вырулишь к одному:
что толку в старинной пьесе? Чужое житье — к чему?
Живется и так недурно, тяжелых не тянешь нош —
а если привыкнешь думать, еще и писать начнешь!
И вновь — карусель в бедламе, ночь в утро переобув.
...Ты знаешь, смотря на пламя, я вижу цепочки букв.
Я вижу слова и мысли, и смыслы еще, вдогон...
Ты знаешь, мы все немые, когда говорит огонь.
В нем мечется отблеск чей-то. В нем души идут на слом.
Так что там по Фаренгейту? Любое подставь число.
Всё тленно под небесами, всему настает конец.
Мы станем золой, мы сами — азот, углерод, свинец...
Но так же тихи, безгласны, готовы открыть тайник,
в оранжевом взгляде плазмы хранятся сюжеты книг.
К сожалению, хоть большинство мелодий придуманы, с аранжировками до сих пор не срослось, но мы не теряем надежды. Поразмыслив, решили, что хватит держать либретто в столе - пора показывать людям. Итак - сцена первая. Будем рады, если найдутся желающие помочь с музыкальной составляющей.
А пока... представьте, что действие происходит на сцене, и одновременно с этим - в самом настоящем лесу, деревне и замке. Англия, XII век. Солнечный майский день.
Текст по ссылке https://vk.com/doc141816189_598763503?hash=f91554298eef138d79&dl=dcfe13b5de2d2f6344



Ну, типа, едем дальше )))
то ленива, а то быстра и неутомима,
антилопа, кайман и гиена лежат в траве
и советуются беззвучно о судьбах мира.
Так земля под касаньем солнечным горяча,
что спасенья в жару в тени ли, в реке ли нет там.
Днем вода — отражение неба, а по ночам
в черном небе — изгибы черного континента.
Выше всей суеты когда-то вознесены,
бесконечным стадам улыбаются сонно горы;
спорят духи саванны с духами чащ лесных,
и по следу идет не знающий страха Нгоро.
А потом, у костра, смеется он невпопад
притче, как смелый заяц шкодит и бедокурит,
и встает подле Нгоро узорчатый леопард,
звезды наоборот — пятна черные в светлой шкуре.
Два охотника, стали братьев они родней,
вместе судьбы их угодили в рождений невод...
Охраняют живущих и в кронах, и у корней:
всем из плоти порою завидуют духи неба.
Те, измерив дистанцию мерой небесных мер,
бросят сгусток огня — и дух может быть неправым!
Ночь. Во сне увидав: к земле подлетает смерть! —
Нгоро стиснет копье, и пойдет, раздвигая травы.
Размахнется: уверенно-точен полет копья,
смерть рассыплется искрами, тихими светляками...
...Но из трещин ползут тени-духи небытия,
опаленные лавой в забытом давно вулкане.
Чуть промедли — деревню стопчет незримый гурт;
страх, удушье и ненависть перед собою стелит....
Зарычит леопард на тени — и те бегут,
распадаясь на пепел, пыль и сухие стебли.
Антилопа, кайман и гиена не сводят глаз;
помни, тот, кто себя считает видавшим виды:
здесь прародина всех людей, колыбель всех рас,
и живущие здесь ее не дадут в обиду.
Звери, люди равны, и каждый бредёт босым,
видят общие сны, родства своего не пряча.
И ворчит леопард колыбельную; и усы
ловят ветер ночной, почти как и днем горячий.


строки на камне - палочки, уголки.
Думает: я на это ли променял
жизнь свою, смыслу здравому вопреки?
Что с той жар-птицы? вешай хоть фонарем,
хоть уникальным чучелом в кабинет.
Что с молодильных яблок? мы все умрем,
в сущности, для Вселенной нас вовсе нет.
Скажем, герой Горыныча одолел,
пеплом развеял черное колдовство;
я же дышу болотом, трясусь в седле,
а для чего, скажите мне, для чего?
Взоры со всех сторон: то дуплом, то пнем
кажется нечисть. Кочки - десятком плах...
Ехать направо, леший бы с ним, с конем?
Только ведь он тут вовсе не при делах.
...Глянь: чем не повод радостно рвать баян:
вам не чета! С судьбою накоротке!?
Прямо поеду - буду и сыт, и пьян,
лучший финал с развязкою в кабаке...
Сказка не любит слишком простых вещей,
выход последний: влево тропу копыть.
Но потерять себя - есть ли я вообще?
Как-то обидно: сплыл, не успев побыть.
Камень. Распутье. Буквы всё тяжелей,
давит к земле медлительности вина...
Над головою - клинопись журавлей,
следом и гуси выткали письмена.
Ищешь следы царевен или жар-птиц,
вслед за клубком волшебным бредешь во тьму -
сказка должна родиться и расцвести,
большего не должна она никому.
Есть ли резон держаться привычных вех,
выбитых кем-то неумолимых строк?
Трогает он поводья и едет вверх,
в новое измерение вне дорог.
Один мой друг разводит жар-птиц взамен фонарей и ламп:
ни тьме, ни мороку не уйти из жилистых цепких лап.
От жара любая пройдет хандра, как водится испокон, -
и сотнею клеток из серебра заставлен его балкон
...Привычен, хотя в глубине души не то чтобы очень рад,
встречать пожарных и их машин устало-угрюмый взгляд.
Под взором пернатых (он ярко-жёлт, и шеи изгиб покат)
сто раз объяснял - их огонь не жжет; приложен сертификат.
Когда же метели грозят войти в студящий круговорот,
мой друг на рынок несет жар-птиц и людям их раздает.
Робеют при виде таких-то чуд - мол, как ее сохраню?
А птицам в уходе довольно чуть - всего-то любви к огню.
Ты их уважительно величай; а пища им - не соврем -
варенье из облепихи, чай с айвою и имбирем.
...Теплеет. Открыто окно. Летит пернатая - вить гнездо.
Весною в округе полно жар-птиц, покинувших бывший дом.
Но солнце поманит - и всё, с концом, ищи их, свищи, как встарь...
А друг в инкубатор кладет яйцо, похожее на янтарь.
Какой-то я человек-антитренд )))

Так вот на сборище даже фотографию разыскали с той или похожей сходки, там я даже в том самом свитере! (отдельно мне бы в жизни не вспомнить).
А видео, все говорят, нет в природе. Было в одном экземпляре, потеряно. Вот такой эффект параллельных реальностей...
Исключительно травоядные, в холке где-то 150-160 см, умеренно-шерстяные (в зависимости от целей выводились), легкоприручаемые, но пугливые.
Для иллюстраций использованы жившие в кайнозойский период литоптерны, у тех, правда, раздвоенных копыт не было (а у некоторых и вовсе был хоботок, но это так, в общем, тутошний можно не считать )).
И еще три под морем:

читать дальше
и гомон за окнами - птицы и дети. И утро, сиянием комнату метя.
Минувшего - нет. Удержать, окунуться в пространство без метров, периодов, унций.
С покоя родильного до обелиска нет шкал измерения, значит, всё близко.
Все близкие - здесь. Невзначай, переглядом:
- А помнишь меня?
- Да о чем ты, я рядом!
Покуда глаза не открыл - ты всевидящ. Кот Шредингера, кем захочешь, тем выйдешь.
От края до края Вселенной несется:
- Ты больше? Ты меньше?
- Я атом. Я Солнце...
Но тикнут часы - ты чужой, ты не ровня. И утро теряется в грае вороньем.
И меры точны, и надежны основы. И те, кто потерян, - потеряны снова.
...Закроешь глаза - и, пускай ненадолго,
смех, лето, на блюдце лимонные дольки.
Вернуться к истоку, вовсю помытарясь...
- Кто ты в этот миг?
- Я ребенок. Я старец.
Неважно, минуты хитры ли, быстры ли,
пока мы в том мире, где смерть не открыли.
А там, где нас нет,
нас ловить бесполезно.
- ...Какая ты, память?
- Я вспышка. Я бездна.