"Уходя, гасите всех!" (с)
Рассказик планировался на конкурс мистики, но написался не мистикой.
Малинка и трава мертвых
Малинка боялась волков. Жила она в городе, и шанс встретить волка был невелик, разве что из зоопарка сбежит; но все-таки дрожь пробирала, когда видела фотографии, или даже картинки в книгах. Волк большой, серый, голодный. Он нападает на любого, кого заметит, если у того нет ружья. А у Малинки откуда ружье? Она из рогатки и то стрелять не умеет.
Ласковое прозвище дал ей дед, лесник и охотник. читать дальшеОн и бабушка Малинки жили в глуши, недалеко от села, славного своей пасекой. Порой они брали к себе внучку на лето, и вот там можно было бы всласть побояться серых лесных хищников - но Малинка редко оставалась одна. А когда наведывались в село, и вовсе было не до волков.
- Мала ты еще, Малинка, жить отшельницей, - шутил председатель дядя Георгий, он же «дядя Игого», как она звала его в раннем детстве. Дочери председателя, рыжие, нестерпимо веснушчатые, были подружками Малинки. Виделись редко, но стоило встретиться - носились, хохоча, по кочкам и буеракам вокруг села, пропадали в ежевичнике и на пасеке.
А вернувшись в дедово лесное «убежище», Малинка часами играла в траве возле самого дома, разглядывала зеленые стебли, ползущих по ним ярких жуков и гусениц. Тут можно было не думать, что вдруг увидишь едва заметную дорожку, от которой всегда становится грустно.
Про «след умерших» ей рассказала бабка. Говорила: когда человек покидает наш мир, душа уходит из дома, и, присмотревшись, можно заметить дорожку, которая начинается вдруг и ведет в никуда. Несколько часов она держится, может, и больше, точно сказать нельзя – не будешь же сидеть рядом и ждать, когда, наконец, исчезнет!
На траве след виден лучше всего, поскольку живая она, чувствует и прощается. А зимой под снегом следа не заметишь, если глаз не наметан – глубоко он укрыт. Трава, хоть и спит, все равно чует, но поди разгляди ту траву!
Малинка старалась рассмотреть след, когда в подъезде умерла соседка. Вертела головой по сторонам, разглядывала газон, мешая скорбящим родственникам и знакомым. На нее шикнули, и девчонка притихла.
А на будущий год вышла как-то утром гулять и увидела – цветки синеголовника на пустыре рядом с домом наклонились, образовав небольшую дорожку, и на них мелкие капельки, как роса, хоть все остальное сухо. Потом узнала, что в ту ночь не стало древнего деда, долгожителя их дома, который помнил, казалось, еще войны прошлого века, а ей как-то выстругал маленькую лошадку из дерева.
А больше, почитай, только раз или два заметила след – хоть и велик город, не так уж много где бывала Малинка, и, видно, в хорошее время.
Когда началась война, на улицах, с виду обычных, мирных, стало тревожно, словно выпустили на них стаю серых хищников, только невидимых. А когда на город участились налеты, Малинку отправили к деду и бабке. Решили, что там безопасней – кому нужен глухой лесной угол? Сами родители остались – работать.
В селе было невесело, тяжко. Много меньше стало народу – самые сильные отправились воевать. Слухи ходили разные, и сводки звучали по-разному - то далеко фронт, то ближе подходит.
- Надо бы перебраться в село, - говорил дед. – Зимой, а пока заготовим грибов и дичи.
Холод подкрался быстро. В прошлые годы на эти календарные дни еще многие деревья стояли в золоте, а сейчас на глазах облетали, и снег начал падать раньше обычного, правда, почти сразу таял.
- Скоро уже, - говорил дед. Был он угрюм и неразговорчив – все ближе велись бои, а порой невдалеке что-то бухало, и самолеты гудели высоко над черными елями.
- Там склады за рекой, по ним лупят…
Малинке представлялись длинные одинаковые дома, которые складывались, будто картонные, когда самолеты роняли на них футбольные мячи.
После очередных, громких и очень близких взрывов, у деда прихватило сердце. Таблеток дома найти не смогли – видно, случайно оставил в селе в прошлый раз. А бабушка ходила медленно, пока еще добредет...
- Я добегу, - вызвалась Малинка. – Я большая уже!
- Ну, смотри, внучка, - прошептал дед. А бабушка лишь головой покачала.
Дорога была хороша знакома и не слишком длинна. Давно перевалило за полдень, но, если не мешкать, доберется засветло. А обратно найдется, кому проводить.
Нет тут волков, думала девочка, семеня по тропинке. Дед не раз говорил – по эту сторону реки они не заходят… Но ведь они могут, когда холода, подобраться поближе к жилью? Или грохот прогонит их с того берега…
Малинка старалась сама себя не пугать, но получалось плохо, и она бежала быстро-быстро, чтобы никто не догнал.
Вот и знакомое поле с криво торчащими пугалами, а за ними дома.
«Они там, верно, почти все в клубе будут, как раз дойдешь, когда сводки слушают», - говорил дед.
Клуб – самый большой, с флагом на крыше. Девочка заторопилась пуще прежнего – сейчас встретят, напоят чаем... Раздалось гудение, и она невольно пригнулась, зажмурилась, пока страшная черная птица не пролетела. Что-то грохнуло, так, что сбило девочку с ног.
Малинка поднялась, потирая уши ладонями. Глаза слезились.
Впереди вместо бревенчатого дома полыхал огромный костер. Где-то за ним слышались крики, кто-то куда-то бежал; побежала и она, назад, к деду и бабке. Оставаться в селе было страшно, вдруг все тут сейчас сгорит и взорвется. Ее никто не заметил.
Словно вызванный взрывом, хлопьями повалил снег, мешая смотреть.
Она семенила, задыхаясь, пару раз останавливалась - сунуть в рот пригоршню снега, собранного с земли, и утолить жажду. Но все равно горело в груди и горле, словно и там был пожар.
Бежать оставалось еще с полдороги, когда услыхала чужую речь - совсем близко, за поворотом, и шарахнулась в сторону, чтобы ее не увидели.
Отползала все дальше и дальше от голосов, боясь уже не волков, а как бы не хрустнула ветка. А те, чужие, все шли и шли, и снегопад разошелся, засыпал следы девочки.
Когда все стихло, почти сразу перестали сыпаться с неба белые хлопья. Малинка решила вернуться к дороге. Поначалу казалось, что вот-вот будет знакомая, только снегом прикрытая тропка. Но через полчаса места оказались совсем уж невиданными.
Я заблудилась, наконец сказала она себе.
А может, все-таки есть тут волки, думала Малинка, проваливаясь в снег. Не то чтобы его так уж много нападало, но ямки прикрыть успело. Верхушки и лапы елей раздирали белый воздух, как сама девочка однажды изодрала в кустарнике нарядное платьице. Сейчас на ней были пальто и сапожки, однако холод уже давал о себе знать.
Если вырыть в снегу землянку, то можно согреться и спрятаться от волков. Но рыть оказалось особо нечего - неглубоко. Малинка начала было лепить домик из мокрого снега, но и без того окоченелые руки не слушались. Ели надвигались, все больше высасывая свет из дня.
Кто-то черный вспорхнул и каркнул над самой головой девочки, она шарахнулась в сторону, едва не упала.
Показалось – неподалеку в снегу протоптана дорожка, будто прошли люди, много, и не гуськом, а в ряд.
Тропа? Нет, полоска травы, поняла Малинка, когда добралась до нее. Стебли пырея, покрытые сизым налетом, как странной изморозью, живые и гибкие. То тут, то там на травинках блестели капли. Девочка подняла палец и робко тронула стебель. Он не исчез, не отпрянул в сторону. Остался на месте, будто сейчас лето, и расти пырею в лесу – дело обычное.
Трава, подумала девочка. Значит, тут тепло. Она набралась храбрости и шагнула на «тропку». Та протянулась от силы метров на десять, а заканчивалась как раз у оврага, словно по земле пробежала весна и вспорхнула с обрыва.
Девочка села на траву, обхватила руками колени. Кричать, звать на помощь было страшно – вдруг услышат чужие. С еловой лапы вновь слетела черная птица, вниз посыпались хлопья. Как самолет, подумала девочка. Вдали что-то загрохотало.
Так ни на что и не решившись, она свернулась комочком и замерла.
Малинка спала. Ей снились бабка и дед, и председатель дядя Игого, и его рыжие дочери. Снилось лето, и открыла глаза она уже в рассветных сумерках. Вокруг все стало еще белее, а дорожку почти не задело. Здесь по-прежнему было довольно тепло и сухо, хотя снег сыпал и сыпал с неба, неплотно, как бы против желания.
Девочка пошевелила руками, ногами – чуть затекли, но слушаются. Приподнялась, растерянно огляделась. Черные колючие ветви, и все вокруг белое. Куда идти, непонятно… А «тропа», словно дождавшись ее пробуждения, начала исчезать.
Из-за ели выбежал волк. Он уставился на девочку, пока не спеша нападать. Открыл пасть. Все, подумала Малинка. Сейчас съест. Она зажмурилась и покрепче вцепилась в стебли, наполовину уже занесенные снегом.
Волк залаял.
- Рекс, ты чего? – послышался голос. Малинка открыла глаза.
- Смотри, девочка, - удивленно сказал человек, тоже появляясь из-за ели. За ним начали выходить люди – еще и еще.
- Ты как сюда попала, кроха? – спросил первый. Он подбежал к ней, оставляя на снегу темные отпечатки. – Да как же ты не замерзла насмерть?!
Травы уже не было видно, и то ли от сожаления, то ли от радости, что нашли, но Малинка теперь могла только плакать.
Малинка и трава мертвых
Малинка боялась волков. Жила она в городе, и шанс встретить волка был невелик, разве что из зоопарка сбежит; но все-таки дрожь пробирала, когда видела фотографии, или даже картинки в книгах. Волк большой, серый, голодный. Он нападает на любого, кого заметит, если у того нет ружья. А у Малинки откуда ружье? Она из рогатки и то стрелять не умеет.
Ласковое прозвище дал ей дед, лесник и охотник. читать дальшеОн и бабушка Малинки жили в глуши, недалеко от села, славного своей пасекой. Порой они брали к себе внучку на лето, и вот там можно было бы всласть побояться серых лесных хищников - но Малинка редко оставалась одна. А когда наведывались в село, и вовсе было не до волков.
- Мала ты еще, Малинка, жить отшельницей, - шутил председатель дядя Георгий, он же «дядя Игого», как она звала его в раннем детстве. Дочери председателя, рыжие, нестерпимо веснушчатые, были подружками Малинки. Виделись редко, но стоило встретиться - носились, хохоча, по кочкам и буеракам вокруг села, пропадали в ежевичнике и на пасеке.
А вернувшись в дедово лесное «убежище», Малинка часами играла в траве возле самого дома, разглядывала зеленые стебли, ползущих по ним ярких жуков и гусениц. Тут можно было не думать, что вдруг увидишь едва заметную дорожку, от которой всегда становится грустно.
Про «след умерших» ей рассказала бабка. Говорила: когда человек покидает наш мир, душа уходит из дома, и, присмотревшись, можно заметить дорожку, которая начинается вдруг и ведет в никуда. Несколько часов она держится, может, и больше, точно сказать нельзя – не будешь же сидеть рядом и ждать, когда, наконец, исчезнет!
На траве след виден лучше всего, поскольку живая она, чувствует и прощается. А зимой под снегом следа не заметишь, если глаз не наметан – глубоко он укрыт. Трава, хоть и спит, все равно чует, но поди разгляди ту траву!
Малинка старалась рассмотреть след, когда в подъезде умерла соседка. Вертела головой по сторонам, разглядывала газон, мешая скорбящим родственникам и знакомым. На нее шикнули, и девчонка притихла.
А на будущий год вышла как-то утром гулять и увидела – цветки синеголовника на пустыре рядом с домом наклонились, образовав небольшую дорожку, и на них мелкие капельки, как роса, хоть все остальное сухо. Потом узнала, что в ту ночь не стало древнего деда, долгожителя их дома, который помнил, казалось, еще войны прошлого века, а ей как-то выстругал маленькую лошадку из дерева.
А больше, почитай, только раз или два заметила след – хоть и велик город, не так уж много где бывала Малинка, и, видно, в хорошее время.
Когда началась война, на улицах, с виду обычных, мирных, стало тревожно, словно выпустили на них стаю серых хищников, только невидимых. А когда на город участились налеты, Малинку отправили к деду и бабке. Решили, что там безопасней – кому нужен глухой лесной угол? Сами родители остались – работать.
В селе было невесело, тяжко. Много меньше стало народу – самые сильные отправились воевать. Слухи ходили разные, и сводки звучали по-разному - то далеко фронт, то ближе подходит.
- Надо бы перебраться в село, - говорил дед. – Зимой, а пока заготовим грибов и дичи.
Холод подкрался быстро. В прошлые годы на эти календарные дни еще многие деревья стояли в золоте, а сейчас на глазах облетали, и снег начал падать раньше обычного, правда, почти сразу таял.
- Скоро уже, - говорил дед. Был он угрюм и неразговорчив – все ближе велись бои, а порой невдалеке что-то бухало, и самолеты гудели высоко над черными елями.
- Там склады за рекой, по ним лупят…
Малинке представлялись длинные одинаковые дома, которые складывались, будто картонные, когда самолеты роняли на них футбольные мячи.
После очередных, громких и очень близких взрывов, у деда прихватило сердце. Таблеток дома найти не смогли – видно, случайно оставил в селе в прошлый раз. А бабушка ходила медленно, пока еще добредет...
- Я добегу, - вызвалась Малинка. – Я большая уже!
- Ну, смотри, внучка, - прошептал дед. А бабушка лишь головой покачала.
Дорога была хороша знакома и не слишком длинна. Давно перевалило за полдень, но, если не мешкать, доберется засветло. А обратно найдется, кому проводить.
Нет тут волков, думала девочка, семеня по тропинке. Дед не раз говорил – по эту сторону реки они не заходят… Но ведь они могут, когда холода, подобраться поближе к жилью? Или грохот прогонит их с того берега…
Малинка старалась сама себя не пугать, но получалось плохо, и она бежала быстро-быстро, чтобы никто не догнал.
Вот и знакомое поле с криво торчащими пугалами, а за ними дома.
«Они там, верно, почти все в клубе будут, как раз дойдешь, когда сводки слушают», - говорил дед.
Клуб – самый большой, с флагом на крыше. Девочка заторопилась пуще прежнего – сейчас встретят, напоят чаем... Раздалось гудение, и она невольно пригнулась, зажмурилась, пока страшная черная птица не пролетела. Что-то грохнуло, так, что сбило девочку с ног.
Малинка поднялась, потирая уши ладонями. Глаза слезились.
Впереди вместо бревенчатого дома полыхал огромный костер. Где-то за ним слышались крики, кто-то куда-то бежал; побежала и она, назад, к деду и бабке. Оставаться в селе было страшно, вдруг все тут сейчас сгорит и взорвется. Ее никто не заметил.
Словно вызванный взрывом, хлопьями повалил снег, мешая смотреть.
Она семенила, задыхаясь, пару раз останавливалась - сунуть в рот пригоршню снега, собранного с земли, и утолить жажду. Но все равно горело в груди и горле, словно и там был пожар.
Бежать оставалось еще с полдороги, когда услыхала чужую речь - совсем близко, за поворотом, и шарахнулась в сторону, чтобы ее не увидели.
Отползала все дальше и дальше от голосов, боясь уже не волков, а как бы не хрустнула ветка. А те, чужие, все шли и шли, и снегопад разошелся, засыпал следы девочки.
Когда все стихло, почти сразу перестали сыпаться с неба белые хлопья. Малинка решила вернуться к дороге. Поначалу казалось, что вот-вот будет знакомая, только снегом прикрытая тропка. Но через полчаса места оказались совсем уж невиданными.
Я заблудилась, наконец сказала она себе.
А может, все-таки есть тут волки, думала Малинка, проваливаясь в снег. Не то чтобы его так уж много нападало, но ямки прикрыть успело. Верхушки и лапы елей раздирали белый воздух, как сама девочка однажды изодрала в кустарнике нарядное платьице. Сейчас на ней были пальто и сапожки, однако холод уже давал о себе знать.
Если вырыть в снегу землянку, то можно согреться и спрятаться от волков. Но рыть оказалось особо нечего - неглубоко. Малинка начала было лепить домик из мокрого снега, но и без того окоченелые руки не слушались. Ели надвигались, все больше высасывая свет из дня.
Кто-то черный вспорхнул и каркнул над самой головой девочки, она шарахнулась в сторону, едва не упала.
Показалось – неподалеку в снегу протоптана дорожка, будто прошли люди, много, и не гуськом, а в ряд.
Тропа? Нет, полоска травы, поняла Малинка, когда добралась до нее. Стебли пырея, покрытые сизым налетом, как странной изморозью, живые и гибкие. То тут, то там на травинках блестели капли. Девочка подняла палец и робко тронула стебель. Он не исчез, не отпрянул в сторону. Остался на месте, будто сейчас лето, и расти пырею в лесу – дело обычное.
Трава, подумала девочка. Значит, тут тепло. Она набралась храбрости и шагнула на «тропку». Та протянулась от силы метров на десять, а заканчивалась как раз у оврага, словно по земле пробежала весна и вспорхнула с обрыва.
Девочка села на траву, обхватила руками колени. Кричать, звать на помощь было страшно – вдруг услышат чужие. С еловой лапы вновь слетела черная птица, вниз посыпались хлопья. Как самолет, подумала девочка. Вдали что-то загрохотало.
Так ни на что и не решившись, она свернулась комочком и замерла.
Малинка спала. Ей снились бабка и дед, и председатель дядя Игого, и его рыжие дочери. Снилось лето, и открыла глаза она уже в рассветных сумерках. Вокруг все стало еще белее, а дорожку почти не задело. Здесь по-прежнему было довольно тепло и сухо, хотя снег сыпал и сыпал с неба, неплотно, как бы против желания.
Девочка пошевелила руками, ногами – чуть затекли, но слушаются. Приподнялась, растерянно огляделась. Черные колючие ветви, и все вокруг белое. Куда идти, непонятно… А «тропа», словно дождавшись ее пробуждения, начала исчезать.
Из-за ели выбежал волк. Он уставился на девочку, пока не спеша нападать. Открыл пасть. Все, подумала Малинка. Сейчас съест. Она зажмурилась и покрепче вцепилась в стебли, наполовину уже занесенные снегом.
Волк залаял.
- Рекс, ты чего? – послышался голос. Малинка открыла глаза.
- Смотри, девочка, - удивленно сказал человек, тоже появляясь из-за ели. За ним начали выходить люди – еще и еще.
- Ты как сюда попала, кроха? – спросил первый. Он подбежал к ней, оставляя на снегу темные отпечатки. – Да как же ты не замерзла насмерть?!
Травы уже не было видно, и то ли от сожаления, то ли от радости, что нашли, но Малинка теперь могла только плакать.
-
-
01.10.2013 в 21:24-
-
01.10.2013 в 21:32-
-
01.10.2013 в 21:39-
-
01.10.2013 в 21:40-
-
01.10.2013 в 22:12-
-
01.10.2013 в 22:27-
-
01.10.2013 в 23:33-
-
02.10.2013 в 09:11