"Уходя, гасите всех!" (с)
В семнадцать Ташка считала себя видавшим виды самостоятельным человеком, и в чем-то небезосновательно. Вряд ли мало знающий жизнь решался бы так отважно ходить автостопом из конца в конец страны, причем без спутника. В одиночку выпутываться из неизбежных в таких случаях неприятностей, начиная от мелочей - ливня, от которого негде укрыться, или потери денег - Ташка тоже основательно навострилась. С рыжеватой, кудрявой, как хризантема, головой, разноцветными ногтями и в дурашливо-розовых кроссовках, она мелькала то тут, то там, с кем только ни дружила, даже если дружба длилась всего полчаса.
На сей раз, впрочем, спутник у нее был, и, как она надеялась, постоянный. читать дальшеНе на стоп, а на всю жизнь. Что уж ее привлекло в излишне романтичном второкурснике с режиссерского факультета, может, внешность эльфийского принца – хоть Ташка и недолюбливала красавчиков, может, мозги, нашпигованные выдержками из энциклопедий – в общем, для общества Ташка была потеряна.
Звали принца Антоном.
Направлялись они по трассе довольно далеко, за полторы тысячи километров, к Ташкиной тетке. Вернее, она – к тетке, а спутник планировал жить у каких-то приятелей, ему самому не очень ясных, но с расчетом, что в крайнем случае найдется, кому приютить.
Стоял погожий август, самый его конец, со звездными ливнями, сухими семенами и стаями птичьей мелюзги, взмывающей со спелых полей. Ташка с Антоном не спешили, брели пешком, ночевали в придорожных лесках, время от времени тормозили водителей – то сонно-неразговорчивых, то веселых и компанейских – и проезжали сотню-другую километров, миновали города, потом снова брели мимо полей и деревушек.
Компанию молодежи они заметили, когда пробирались по совершенно безнадежному с точки зрения стопа участку, на краю слегка желтеющих лесопосадок. Компания выглядела безобидной – шесть человек, три парня, три девушки, с давно устаревшими, чудовищно неудобными шарообразными рюкзаками, двумя гитарами и массой хорошего настроения.
Сразу видно – туристы на всю голову, думала Ташка. Свитера и штаны какие-то допотопные, стрижки тоже отнюдь не модные. С какой радости они просто брели вдоль дороги, а не, допустим, мерили версты в тайге, было не очень ясно, однако у всех свои развлечения.
Ташке с Антоном ребята обрадовались.
Сами были чуток постарше, из-за стрижек-причесок так и еще взрослее казались, но приняли, как своих. Развели костерок, напоили чаем, сварили ведро лапши. На ночь остановились в лесопосадках, и Ташка со спутником присоединились, разбили крохотную «двушку», с тихим ужасом покосились на тяжеленные брезентухи компании. Когда стемнело, расчехлили гитару, один из парней, по имени Игорь, запел вроде незнакомое, но где-то на задворках сознания Ташки опознаваемое.
Голос у него был с горчинкой, и это вдыхало жизнь в чрезмерно сладкую песню.
«И судьбой не избалована,
Вдруг проснёшься коронованной,
Царство осени бесценное
Упадёт к твоим ногам».
Его слушали с улыбкой и подпевали, и Ташке было слегка досадно – играть она не умела, а вот голосом обладала неплохим. Но тут разве что мурлыкать, поймав мотив.
Песни были приятными, но по большей части совсем не известными. Веяло от них добротной романтичной стариной. И шутки у них были слегка не от мира сего – когда одна из девушек, Наташа, ступила неловко, чуть не опрокинув ведро, Игорь рассказал не очень понятную, но смешную байку о строителях таежного городка и медведях.
Девушка шутливо обиделась, но скоро у костерка вновь царили мир и согласие.
«Когда исчезнут в мире песни -
Дома не рухнут, гром не грянет,
Все, все останется на месте:
Зелень лесов, закат багряный
И будет ветер биться в крыши,
И будут люди жить под ними…»
Юлька наклонилась, поправить выкатившееся из костра поленце, светлая длинная прядь упала на лоб. От неосторожно тронутой деревяшки искры взлетели, девушка со смехом отшатнулась.
- Спалишь свою гриву, - сказал Николай лениво, с ноткой «предупреждал, но не слушают».
Как с ними уютно, подумала Ташка. И сами они уютные, сразу видно – друзья настоящие, хоть и ворчат, и пихаются, а притерлись, понимают с полуслова, если надо.
Наташа, вскрывая консервную банку, порезалась. Игорь опять пошутил на тему ее неуклюжести, ту же байку короткую вспомнил. «Повторяются», - подумала Ташка. Стало досадно – будто застукала за чем-то неприличным. Но тут же простила недостаток остроумия.
Переночевали, под утро слушали далеких голосистых петухов, лагерь собрали и побрели вместе. До города, где жила Ташкина тетка, оставалось немного, если поймать машину, так часов пять, но приятно было неторопливо брести по хорошей погоде, наслаждаться видом пожелтевших полей, где то кукуруза торчала многослойными коконами, то чернолицые подсолнухи глазели на проходящих, обмениваться шутками, порой делать глоток чая из допотопного термоса – о чае позаботились новые знакомые.
Пожалуй, только к вечеру Ташка начала ощущать некоторую тревогу. Объяснить ее не получалось: приличные ребята, легкая дорога, и почаще бы такие попутчики.
Не оставляло ощущение, что они идут не то что бы не туда – дорога одна, - а словно вообще не идут. Кустики-деревца исправно сменяли друг друга, километры текли один за другим, но вон тот сарай Ташка определенно видела раньше, и кривая береза ужасно знакомая, все было в разной последовательности, но девчонке чем дальше, тем больше пейзажи не нравились.
- Тоошк, - дергала она кавалера за рукав. – Давай одни пойдем.
- Да ты что, классные же ребята.
- Ну мы так медленно, и вообще… Пешком же идем, а так бы доехали.
- Подумаешь, пешком. Считай, что у нас турпоход. Куда тебе торопиться?
Антон изменился, все больше тянулся к новым знакомым, к их немудреным песенкам, а на Ташку, конечно, внимание обращал, но по остаточному принципу.
Ощущение дискомфорта нарастало, к вечеру тревога постепенно начала сменяться самым настоящим ужасом.
Особенно когда разожгли костер.
Ее не покидало ощущение дежа вю. Вот Юлька наклоняется, поправить выкатившееся из костра поленце, светлая прядь падает на лоб, искры взвиваются – и девушка со смехом отшатывается. «Спалишь свою гриву», - говорит Николай.
«Это-уже-было».
Можно шутить одинаково, можно задолбать всех парой-тройкой выученных песен, но нельзя все время двигаться одинаково, говорить с одинаковой интонацией, даже привычным жестам и шуткам есть предел.
Антон же ничего не замечал, шутил и уже подпевал, песни выучив, был им более свой, чем Ташке.
С утра, устроив спутнику – шепотом в кустах – почти настоящий скандал, Ташка вытащила-таки его на дорогу. Ребята помахали им вслед, слегка озадаченные таким срыванием с места. Поймать попутку – быстро идущую легковушку - было плевым делом, и через полтора часа Ташка была у тетки. Антон зашел вместе с девчонкой, поздоровался, но вообще как-то ворчал и тосковал, поэтому поддерживать беседу с хозяйкой квартиры не мог и вскоре испарился к приятелям, тем самым Ташке неведомым.
В планах у парочки было пошататься и осмотреть город, в целом отдохнуть денька три-четыре, потом снова идти по трассе, на сей раз без особых задержек.
Но Ташке почему-то совсем не хотелось снова там оказаться. Перед глазами вставали такие манящие поля-деревушки, а по коже бежали мурашки.
До города можно было доехать на автобусе. Сама себе удивляясь, Ташка, которая всегда предпочитала стоп, теперь выпросила у тетки денег в долг и купила им с Антоном билеты.
Тот слегка поворчал – девчонку это удивило, он-то любил комфорт больше нее – но смирился. День прошел мирно, они лазали по музеям и древнего вида улочкам, перемазались в меле и саже.
Вечером, когда Ташка отдыхала, растянувшись на диване с первой попавшейся книжкой, к тетке пришла бабка-соседка. Она часто приходила к той играть в карты, смотреть телевизор и считалась немного ведьмой. Во всяком случае, на картах гадала, сны толковала, боль заговаривала, правда, все, что к здоровью не относилось – по большой просьбе. Ташка ее помнила с детских лет; похожая на сушеную репку, бабка не изменилась ничуть.
Бабу Зузу полностью звали Вазуза. Родители ее свалились с какого-то дуба, осчастливив дочь именем реки, на берегу которой работали.
Со скуки Ташка согласилась составить компанию – поиграть на троих в дурака. О своем согласии пожалела вскоре, поскольку бабка, узнав про стоп, тут же принялась ее поучать.
Огрызаться всерьез было невежливо, и Ташка отшучивалась, упирая на безопасность и богатый опыт – как свой, так и всех знакомых, но настырная бабка не отставала.
- Смотрите, беспечные все стали! Как бы вам перекати-поле не встретить!
- Да я их сто раз видела, - засмеялась Ташка. – Забавные шары. Может, в сумерках водителя и напугают.
- Эх, молодежь… Не о том говоришь. Я тоже в свои годы поездила и пешком походила. Много мы строили, в пустой степи города поднимались! Повидала.
- Ну и чем шары эти опасны? Ядовитые, что ли?
- Ядовитые! – рассердилась бабка. – Кто тебе сказал, что речь о шарах? О людях, как мы с тобой. Пропащие это люди. А может, уже и вовсе не человеки, одна оболочка. Застряли во времени, себя растеряли, осталось немногое – как набор открыток. Слова, прибаутки, жесты – будто на пластинку записано, с любого места играет, а нового не прибавляется. Общаешься с такими, и сам в безвременье входишь.
- Зачем же общаться? Это «скорую» вызывать надо, если человек твердит одно и то же, как попугай, - фыркнула Ташка.
- Ну-ну, - бабка смерила ее сочувственным взглядом. – Это если одна пластинка, а если целый десяток? А полсотни? Когда еще все переслушаешь. Попугай, кстати, деточка, тоже порой весьма разумным кажется, если слова заучил к месту. Вон, был у моей учительницы – не просто «здравствуй – прощай», а как опростоволосишься – и дурой обругать мог, и заорать «поздравляю!», когда успехами хвастаешься при нем.
- Ну а шары-то причем?
- При том! Как поймает тебя такой, так поди отцепись… будешь сама век кататься.
Ташка повздыхала и вскоре под пришедшим на ум предлогом свалила на диван в соседнюю комнату. Было девчонке как-то невесело. Что-что, а настроение испортить баба Зуза умела.
Может, еще под влиянием этого испорченного настроения Ташка назавтра поругалась с Антоном. Ссора была мелкая – про такую ерунду говорят «пятачок пучок». Но Антон чего-то взъелся на Ташку, и, ей самой не позвонив на мобильник, по домашнему телефону поставил в известность ташкину тетю и изволил отбыть по трассе.
Девчонка в это время торчала в ванной. Вылезла – тут ее и настигла новость.
- Осталась ты без кавалера, - отчеканила тетка.
- А… где Антоха?
- Сумку собрал и рванул, - ответила тетка. Сердитым был голос, но в нем сквозило удовлетворение, как горчинка в меду, только наоборот. – Поссорились, что ли? Я предупреждала, не связывайся ты с таким маменькиным сынком…
Обиженная девчонка весь вечер просидела дома, рассматривала залежи пластинок, пылившиеся в теткином шкафу. А в мозгу будто игла патефона соскальзывала на одно и то же место, одну и ту же дорожку проигрывала.
…Болтается по дорогам эдакий шар перекати-поля, только живой, подбирает в себя разные палочки-веточки, пока не станет совсем уж большим. Тогда распадется, поделится, вроде пчелиного роя, и дальше покатится. И зовет-зовет, приманивает, особенно тех, кто уже видел его, кто по полю с ними покатался.
«Да ну нафиг», - подумала Ташка, снедаемая тревогой за своего непутевого спутника. Один, видите ли, рванул. Весь такой опытный, значит, теперь. Ну и пускай.
А тревога все грызла, и смотрела одинаковыми лицами, говорила одинаковыми голосами. И ночью снилась она же.
В шесть утра Ташка стояла на остановке, ежась от водяной взвеси в воздухе. Ждала автобуса междугороднего. Поехала не из центра, с окраины, чтоб петлю не делать от теткиного дома. Светло было по-летнему, но воздух пах поздней осенью. Очень хотелось куда-нибудь деться от этой сырости, подступающих холодов и города, давящего на сны и мысли. Куда-нибудь… на свободу, подлинную, не иллюзорную, как у нее.
Пробежала собака, помахивая хвостом. Метров через пятнадцать оглянулась, посмотрела на Ташку, как той показалось, укоризненно – ну, что же ты? Не дождавшись, потрусила дальше, постепенно сливаясь с полем, растворившись в росшей у обочины жухлой траве.
Ташка стерла влажным рукавом капли с лица, поплотнее надвинула капюшон.
Из-за бугра вынырнул ярко-красный автобус, полз неторопливо - гигантская «божья коровка» со светящимися глазами, сонная и безобидная.
Ташка сделала к нему шаг, еще один… решительно развернулась и зашагала вперед по трассе.
На сей раз, впрочем, спутник у нее был, и, как она надеялась, постоянный. читать дальшеНе на стоп, а на всю жизнь. Что уж ее привлекло в излишне романтичном второкурснике с режиссерского факультета, может, внешность эльфийского принца – хоть Ташка и недолюбливала красавчиков, может, мозги, нашпигованные выдержками из энциклопедий – в общем, для общества Ташка была потеряна.
Звали принца Антоном.
Направлялись они по трассе довольно далеко, за полторы тысячи километров, к Ташкиной тетке. Вернее, она – к тетке, а спутник планировал жить у каких-то приятелей, ему самому не очень ясных, но с расчетом, что в крайнем случае найдется, кому приютить.
Стоял погожий август, самый его конец, со звездными ливнями, сухими семенами и стаями птичьей мелюзги, взмывающей со спелых полей. Ташка с Антоном не спешили, брели пешком, ночевали в придорожных лесках, время от времени тормозили водителей – то сонно-неразговорчивых, то веселых и компанейских – и проезжали сотню-другую километров, миновали города, потом снова брели мимо полей и деревушек.
Компанию молодежи они заметили, когда пробирались по совершенно безнадежному с точки зрения стопа участку, на краю слегка желтеющих лесопосадок. Компания выглядела безобидной – шесть человек, три парня, три девушки, с давно устаревшими, чудовищно неудобными шарообразными рюкзаками, двумя гитарами и массой хорошего настроения.
Сразу видно – туристы на всю голову, думала Ташка. Свитера и штаны какие-то допотопные, стрижки тоже отнюдь не модные. С какой радости они просто брели вдоль дороги, а не, допустим, мерили версты в тайге, было не очень ясно, однако у всех свои развлечения.
Ташке с Антоном ребята обрадовались.
Сами были чуток постарше, из-за стрижек-причесок так и еще взрослее казались, но приняли, как своих. Развели костерок, напоили чаем, сварили ведро лапши. На ночь остановились в лесопосадках, и Ташка со спутником присоединились, разбили крохотную «двушку», с тихим ужасом покосились на тяжеленные брезентухи компании. Когда стемнело, расчехлили гитару, один из парней, по имени Игорь, запел вроде незнакомое, но где-то на задворках сознания Ташки опознаваемое.
Голос у него был с горчинкой, и это вдыхало жизнь в чрезмерно сладкую песню.
«И судьбой не избалована,
Вдруг проснёшься коронованной,
Царство осени бесценное
Упадёт к твоим ногам».
Его слушали с улыбкой и подпевали, и Ташке было слегка досадно – играть она не умела, а вот голосом обладала неплохим. Но тут разве что мурлыкать, поймав мотив.
Песни были приятными, но по большей части совсем не известными. Веяло от них добротной романтичной стариной. И шутки у них были слегка не от мира сего – когда одна из девушек, Наташа, ступила неловко, чуть не опрокинув ведро, Игорь рассказал не очень понятную, но смешную байку о строителях таежного городка и медведях.
Девушка шутливо обиделась, но скоро у костерка вновь царили мир и согласие.
«Когда исчезнут в мире песни -
Дома не рухнут, гром не грянет,
Все, все останется на месте:
Зелень лесов, закат багряный
И будет ветер биться в крыши,
И будут люди жить под ними…»
Юлька наклонилась, поправить выкатившееся из костра поленце, светлая длинная прядь упала на лоб. От неосторожно тронутой деревяшки искры взлетели, девушка со смехом отшатнулась.
- Спалишь свою гриву, - сказал Николай лениво, с ноткой «предупреждал, но не слушают».
Как с ними уютно, подумала Ташка. И сами они уютные, сразу видно – друзья настоящие, хоть и ворчат, и пихаются, а притерлись, понимают с полуслова, если надо.
Наташа, вскрывая консервную банку, порезалась. Игорь опять пошутил на тему ее неуклюжести, ту же байку короткую вспомнил. «Повторяются», - подумала Ташка. Стало досадно – будто застукала за чем-то неприличным. Но тут же простила недостаток остроумия.
Переночевали, под утро слушали далеких голосистых петухов, лагерь собрали и побрели вместе. До города, где жила Ташкина тетка, оставалось немного, если поймать машину, так часов пять, но приятно было неторопливо брести по хорошей погоде, наслаждаться видом пожелтевших полей, где то кукуруза торчала многослойными коконами, то чернолицые подсолнухи глазели на проходящих, обмениваться шутками, порой делать глоток чая из допотопного термоса – о чае позаботились новые знакомые.
Пожалуй, только к вечеру Ташка начала ощущать некоторую тревогу. Объяснить ее не получалось: приличные ребята, легкая дорога, и почаще бы такие попутчики.
Не оставляло ощущение, что они идут не то что бы не туда – дорога одна, - а словно вообще не идут. Кустики-деревца исправно сменяли друг друга, километры текли один за другим, но вон тот сарай Ташка определенно видела раньше, и кривая береза ужасно знакомая, все было в разной последовательности, но девчонке чем дальше, тем больше пейзажи не нравились.
- Тоошк, - дергала она кавалера за рукав. – Давай одни пойдем.
- Да ты что, классные же ребята.
- Ну мы так медленно, и вообще… Пешком же идем, а так бы доехали.
- Подумаешь, пешком. Считай, что у нас турпоход. Куда тебе торопиться?
Антон изменился, все больше тянулся к новым знакомым, к их немудреным песенкам, а на Ташку, конечно, внимание обращал, но по остаточному принципу.
Ощущение дискомфорта нарастало, к вечеру тревога постепенно начала сменяться самым настоящим ужасом.
Особенно когда разожгли костер.
Ее не покидало ощущение дежа вю. Вот Юлька наклоняется, поправить выкатившееся из костра поленце, светлая прядь падает на лоб, искры взвиваются – и девушка со смехом отшатывается. «Спалишь свою гриву», - говорит Николай.
«Это-уже-было».
Можно шутить одинаково, можно задолбать всех парой-тройкой выученных песен, но нельзя все время двигаться одинаково, говорить с одинаковой интонацией, даже привычным жестам и шуткам есть предел.
Антон же ничего не замечал, шутил и уже подпевал, песни выучив, был им более свой, чем Ташке.
С утра, устроив спутнику – шепотом в кустах – почти настоящий скандал, Ташка вытащила-таки его на дорогу. Ребята помахали им вслед, слегка озадаченные таким срыванием с места. Поймать попутку – быстро идущую легковушку - было плевым делом, и через полтора часа Ташка была у тетки. Антон зашел вместе с девчонкой, поздоровался, но вообще как-то ворчал и тосковал, поэтому поддерживать беседу с хозяйкой квартиры не мог и вскоре испарился к приятелям, тем самым Ташке неведомым.
В планах у парочки было пошататься и осмотреть город, в целом отдохнуть денька три-четыре, потом снова идти по трассе, на сей раз без особых задержек.
Но Ташке почему-то совсем не хотелось снова там оказаться. Перед глазами вставали такие манящие поля-деревушки, а по коже бежали мурашки.
До города можно было доехать на автобусе. Сама себе удивляясь, Ташка, которая всегда предпочитала стоп, теперь выпросила у тетки денег в долг и купила им с Антоном билеты.
Тот слегка поворчал – девчонку это удивило, он-то любил комфорт больше нее – но смирился. День прошел мирно, они лазали по музеям и древнего вида улочкам, перемазались в меле и саже.
Вечером, когда Ташка отдыхала, растянувшись на диване с первой попавшейся книжкой, к тетке пришла бабка-соседка. Она часто приходила к той играть в карты, смотреть телевизор и считалась немного ведьмой. Во всяком случае, на картах гадала, сны толковала, боль заговаривала, правда, все, что к здоровью не относилось – по большой просьбе. Ташка ее помнила с детских лет; похожая на сушеную репку, бабка не изменилась ничуть.
Бабу Зузу полностью звали Вазуза. Родители ее свалились с какого-то дуба, осчастливив дочь именем реки, на берегу которой работали.
Со скуки Ташка согласилась составить компанию – поиграть на троих в дурака. О своем согласии пожалела вскоре, поскольку бабка, узнав про стоп, тут же принялась ее поучать.
Огрызаться всерьез было невежливо, и Ташка отшучивалась, упирая на безопасность и богатый опыт – как свой, так и всех знакомых, но настырная бабка не отставала.
- Смотрите, беспечные все стали! Как бы вам перекати-поле не встретить!
- Да я их сто раз видела, - засмеялась Ташка. – Забавные шары. Может, в сумерках водителя и напугают.
- Эх, молодежь… Не о том говоришь. Я тоже в свои годы поездила и пешком походила. Много мы строили, в пустой степи города поднимались! Повидала.
- Ну и чем шары эти опасны? Ядовитые, что ли?
- Ядовитые! – рассердилась бабка. – Кто тебе сказал, что речь о шарах? О людях, как мы с тобой. Пропащие это люди. А может, уже и вовсе не человеки, одна оболочка. Застряли во времени, себя растеряли, осталось немногое – как набор открыток. Слова, прибаутки, жесты – будто на пластинку записано, с любого места играет, а нового не прибавляется. Общаешься с такими, и сам в безвременье входишь.
- Зачем же общаться? Это «скорую» вызывать надо, если человек твердит одно и то же, как попугай, - фыркнула Ташка.
- Ну-ну, - бабка смерила ее сочувственным взглядом. – Это если одна пластинка, а если целый десяток? А полсотни? Когда еще все переслушаешь. Попугай, кстати, деточка, тоже порой весьма разумным кажется, если слова заучил к месту. Вон, был у моей учительницы – не просто «здравствуй – прощай», а как опростоволосишься – и дурой обругать мог, и заорать «поздравляю!», когда успехами хвастаешься при нем.
- Ну а шары-то причем?
- При том! Как поймает тебя такой, так поди отцепись… будешь сама век кататься.
Ташка повздыхала и вскоре под пришедшим на ум предлогом свалила на диван в соседнюю комнату. Было девчонке как-то невесело. Что-что, а настроение испортить баба Зуза умела.
Может, еще под влиянием этого испорченного настроения Ташка назавтра поругалась с Антоном. Ссора была мелкая – про такую ерунду говорят «пятачок пучок». Но Антон чего-то взъелся на Ташку, и, ей самой не позвонив на мобильник, по домашнему телефону поставил в известность ташкину тетю и изволил отбыть по трассе.
Девчонка в это время торчала в ванной. Вылезла – тут ее и настигла новость.
- Осталась ты без кавалера, - отчеканила тетка.
- А… где Антоха?
- Сумку собрал и рванул, - ответила тетка. Сердитым был голос, но в нем сквозило удовлетворение, как горчинка в меду, только наоборот. – Поссорились, что ли? Я предупреждала, не связывайся ты с таким маменькиным сынком…
Обиженная девчонка весь вечер просидела дома, рассматривала залежи пластинок, пылившиеся в теткином шкафу. А в мозгу будто игла патефона соскальзывала на одно и то же место, одну и ту же дорожку проигрывала.
…Болтается по дорогам эдакий шар перекати-поля, только живой, подбирает в себя разные палочки-веточки, пока не станет совсем уж большим. Тогда распадется, поделится, вроде пчелиного роя, и дальше покатится. И зовет-зовет, приманивает, особенно тех, кто уже видел его, кто по полю с ними покатался.
«Да ну нафиг», - подумала Ташка, снедаемая тревогой за своего непутевого спутника. Один, видите ли, рванул. Весь такой опытный, значит, теперь. Ну и пускай.
А тревога все грызла, и смотрела одинаковыми лицами, говорила одинаковыми голосами. И ночью снилась она же.
В шесть утра Ташка стояла на остановке, ежась от водяной взвеси в воздухе. Ждала автобуса междугороднего. Поехала не из центра, с окраины, чтоб петлю не делать от теткиного дома. Светло было по-летнему, но воздух пах поздней осенью. Очень хотелось куда-нибудь деться от этой сырости, подступающих холодов и города, давящего на сны и мысли. Куда-нибудь… на свободу, подлинную, не иллюзорную, как у нее.
Пробежала собака, помахивая хвостом. Метров через пятнадцать оглянулась, посмотрела на Ташку, как той показалось, укоризненно – ну, что же ты? Не дождавшись, потрусила дальше, постепенно сливаясь с полем, растворившись в росшей у обочины жухлой траве.
Ташка стерла влажным рукавом капли с лица, поплотнее надвинула капюшон.
Из-за бугра вынырнул ярко-красный автобус, полз неторопливо - гигантская «божья коровка» со светящимися глазами, сонная и безобидная.
Ташка сделала к нему шаг, еще один… решительно развернулась и зашагала вперед по трассе.
-
-
22.08.2012 в 17:16-
-
22.08.2012 в 17:16-
-
22.08.2012 в 17:21Sioren, В общем да, есть такое
-
-
22.08.2012 в 18:01-
-
22.08.2012 в 18:39А вообще я очень люблю стоповые байки
-
-
22.08.2012 в 19:11-
-
22.08.2012 в 19:25-
-
22.08.2012 в 20:09-
-
22.08.2012 в 20:11-
-
10.01.2014 в 17:57