Со стихом в конкурсе пролет, но меня бы сильно удивило, если бы он куда-то продвинулся. Он вообще не конкурсный. Зато добило появление в комментах товарища, буквально взвывшего от моей "ассоциативки" и требующего ее хоть рассказом расшифровать ))
(представляю как его доконает рассказ, он-то по объему больше, а способ мышления у меня остается

---

На моей памяти это едва ли не первый ДР, когда вокруг уже настолько лето

---

Повесил стих еще на один СИ-шный конкурс. Выгуливать так выгуливать Вообще интересно понемногу возвращаться к такому прочно забытому явлению, как конкурсы...

---

Вчера героически вешал штору под надзором возникшего над головой паука. Причем он, зараза, следил, чтобы все было повешено аккуратно, и перемещался по потолку за мной

---

Кадры: вот, убежав от пыльной нищеты или суеты, я лежу у синего моря, и ко мне приходят коты.
Под рукою тисовый лук, а за спиною – луковый тис; теплый ветер доносит сказку или быль про озеро птиц.
Все у них в изобилии: рыба, и перо, и гордая стать, только птицы стремятся к морю – но, увы, не могут летать.
И тогда, избежав истерик, горьких слез пополам с тоской, птицы верят – родной их берег самый что ни на есть морской...
Сонно сказке внимая, думаю – эти птицы не так просты; у меня же есть лук и море, тис и плюшевые коты.
С верой в замок заместо чума можно жить, эту жизнь любя; то, что ты для себя придумал, станет истиной для тебя.
Только ветер опять доносит речь ломающего предел – там птенец задает вопросы о соленой морской воде…

---

Еще немного Алискиных хроник
Недавно вечером оборачиваюсь и удивленно комментирую:
- А чего это кошка на стену лезет?!
дружное ржание. С нами неудивительно, да...
Сегодня с утра. Кошка, выпустив все когти, кидается на стену как на вражеский танк. Я с воплем кидаюсь на кошку, отдирать ее, съезжающую по обоям, от стены.
Кошка удирает в сторону и торопливо доедает свежепойманную муху... Видимо, пока не отобрали добычу у голодающего создания
А то недавно я у нее жучка отобрал и спас...

---

тоже вроде как песня :)

Быть может, окажется, это война,
И мы проиграли ее, не заметив:
Всё город лепили из смеха и сна,
В дворовой песочнице малые дети.

П-в:
Дни наши канут в чужие сны,
Встанут в колонки дат.
Где-то на небе полковник Луны
Строит своих солдат.
Тут у него много сотен лет
Длится война своя;
Видишь, нескладный тот силуэт?
Кажется, это я.

Мы ввяжемся в драку до крови и слез,
И будем носить синяки, как медали –
Быть может, окажется, это всерьез,
а нам ведь твердили, нас предупреждали!

П-в.

Поймем всех на свете, себя не поняв,
Зато будут руки, зато будут песни;
Когда не успеем уйти от огня,
Себя убедим, что, как феникс, воскреснем.

П-в.

---

C удовольствием постреляли по далекому мусорному контейнеру
На предложение пострелять по машине ее хозяин воспротивился, а поскольку он является и хозяином пистолета, пришлось слушаться

---

Женщина с Длинными рукавами

- А потом она у тебя пить попросит, и тогда зажмуривайся и беги, - Юки покачивал ногой, задевая листья кувшинок и ряску. Тепло растеклось по деревянным мосткам, впиталось в них и делилось с нами – а воздух и земля вокруг были еще холодными. Мышонок Чен дремал, полуприкрыв веки, и норовил упасть на меня, и я то и дело пихала его плечом.
Неподалеку озерный тростник заканчивался, и начинался лес.
В лесу пряталась Женщина с Длинными рукавами. Про нее рассказала Тетушка Тыква, и Мышонку едва не влетело, когда он начал расспрашивать родителей, что да как. Мы только посмеялись над ним – взрослых нельзя спрашивать, они ничего не знают или делают вид. Мне было проще, чем Мышонку, многому научил старший брат.
- Лю, - говорил он, - Пойми, у всех свои игры. Когда вырастаешь, начинаешь забывать одни правила и перенимать другие. Есть короткое время, когда еще ничего не забыл, и новые игры еще не стали твоей плотью и кровью.
Он уехал, так и не сумев – или не успев - принять новые правила; все говорили – учиться, но я-то знала истину. Но так же я знала, что мир взрослых догонит его все равно – от себя не убежишь, как всегда говорил отец. Рано или поздно брат начнет играть по новым правилам, и, когда он вернется, все будет уже в прошлом. Сказки ночью под одним одеялом, выманивание червячков из норки, чтобы они передали привет умершим предкам, золото в коконах шелкопряда. Ничего этого не будет у нас, я стану маленькой глупой сестренкой, хранящей воспоминания.

Но пока у нас – Юки, меня и Мышонка - было свое время и свои земли, на которые не давалось допуска прочим. Была чаща, куда нам запрещали ходить, хоровод обнявшихся деревьев и заросли тростника.
В зарослях все становилось острым – и тени, и длинные плотные листья норовили разрезать кожу, и даже голос пересмешника, доносившийся из глубины леса, менялся – тот будто подражал точильщику ножей, самим ножам, издавая холодный скрежет и лязг. Стоило вынырнуть на опушку, и все прекращалось; тростник вновь становился гибким, податливым, безобидным, и птица, покашливая, хихикала над нашими страхами.
Пугаться было приятно, у страхов были свои правила – не нарушай их, и все будет в порядке. Если ухнет филин, надо ненадолго стать на одну ногу, для защиты от озерного духа надо носить в кармане щепотку соли, а Женщине с Длинными рукавами нельзя ничего давать и нельзя заговаривать с ней.
Все наши дни и ночи было пронизаны солнцем, поиском приключений и приятными страхами.
В один из таких дней – нам оставалось не так много времени до новых правил, и мы хотели успеть – Юки сказал, что хочет найти эту женщину, раз уж она появилась снова и кое-кто видел ее. Я заявила, что пойду с ним, он попытался пройтись насчет девчонок, трусих и обузы, после этого чуть не полетел с мостка барахтаться в ряске, а проснувшийся Мышонок кинулся нас разнимать, в итоге в ряске мы оказались все трое. Но, выбравшись, уже знали, не произнося лишних слов – в чащу отправимся вместе.

Юки готовился как заправский следопыт. Он раздобыл разбитый компас, ветровые спички, флягу, плед, чтобы спать, если заблудимся и ночь застанет нас в чаще. Мышонок притащил два пакета орехов и нацепил талисман из дырявого камешка. Я не взяла ничего.
- А как мы узнаем, что это она? – в сотый раз спрашивал Мышонок, и в сотый раз получал ответ.
- У нее длинные рукава, - говорил Юки. – Как на старинных полотнах. Если присмотреться, видно, что они не приминают траву.
Тетушка Тыква говорила, что Женщина – призрак, что когда-то она умерла в этом лесу от несчастной любви. Но Юки был уверен, что она живая – по крайней мере, материальная. Во всяком случае, один из угольщиков, ее видевших, ухитрился ее ухватить за подол.
Я была уверена, что ухватил он кого-то другого. Мало ли какая жительница соседней деревни забрела далеко в лес.
Естественно, мы никому не сказали; со старшим братом я поделилась бы обязательно, но такие возможности могла получить только в сказке. Так что я, как обычно, всего лишь пошептала на ветер, попросив передать ему наши планы и мой привет.

Отправились мы с утра, пока солнце еще не начало печь наши макушки – и нырнули в чащу раньше, чем воздух успел как следует прогреться. Птицы нас не боялись, треща и свистя на разные голоса. Мышонок устал первым. Вскоре, проголодавшись, стал ныть о привале, но Юки сурово пресек его жалобы. Я хихикнула, глядя, как тот изображает из себя капитана, и подмигнула Мышонку. Теперь он шагал, то и дело ощупывая в сумке кульки с орехами, но достать лакомство не решался. Мы выбрали звериную тропу – так ее назвал Юки, и была это едва заметная стежка, временами пропадавшая вовсе. Лесных призраков или духов на ищут на всем известных дорогах – так решили мы трое.
Сколько мы прошли? Вряд ли так уж далеко, но и немало, когда Юки соизволил наконец разрешить привал на краю полянки. Оставив меня караулить их барахло – с припасами Мышонок так и не расстался, - они удалились в кусты. Я удалилась в другую сторону, рассудив, что какие бы тут ни водились духи и призраки, человеческая еда нужна им, как прошлогодний снег.
Да… пожалуй, теперь я помню больше подробностей, чем успела заметить тогда. Помню сине-зеленый лишайник на гладком стволе – я покорябала его пальцем, пытаясь создать фигурку. Помню рваную паутину – я успела подумать, что, вероятно, порвал ее какой-нибудь олень, ведь больше тут некому.
Мне почудилось, что хрустнула ветка, и я обернулась – и, краем глаза заметив движение, шарахнулась уже в обратную сторону. Женщина стояла рядом со мной, поблекшая, в серых лохмотьях, протягивая ко мне ладонь, будто просила милостыню. Поразили глаза – тусклые и одновременно горячечные, живые и неживые. Не помню, какие у нее были рукава. Не успела заметить, потому что в этот момент на полянке появились Юки с Мышонком, и женщина отступила в заросли, растворилась.
- Мы нашли землянку, - возбужденно загомонили они наперебой. – Там… не поверишь, там оружие, настоящее! – Они тянули меня за собой, а я отбивалась, меня больше заботила женщина, не хотелось оставлять ее за спиной. Они ведь не видели этих глаз. Но моих приятелей оружие интересовало больше, чем призраки. Все очарование тайны блекло перед возможностью подержать в руках настоящее ружье, а может быть, взять его себе, и хранить, пока не вырастешь. Они тянули меня за собой, а я все оглядывалась, поэтому женщина, возникшая прямо перед нами, оказалась полной неожиданностью.
Она что-то мычала и мотала головой, указывая назад. У нее за спиной чернел вход в землянку.
А потом на поляне появились двое мужчин.
Тут я сообразила, что птицы давно не поют, и только одна цикада все еще трещит где-то возле самого уха. И что не было никаких оленей.
А потом мы побежали, и цикаду больше тоже не слышали. А еще чуть позже раздался другой, очень громкий звук.

Родители говорили, что я и Юки родились под счастливой звездой – правда, его звезда была чуть менее счастливой, потому что он здорово разбил и расцарапал себе голову, пока катился по склону. Но я даже не поняла, что с ним что-то не так, потому что он не произнес ни звука, хотя, наверное, было больно.
На какое-то время я вовсе потеряла его из виду, это было уже после того, как Мышонок упал.
Вероятно, тогда и сбылись слова моего брата про границу между детьми и взрослыми. Возможно, я стала старше него самого в долгие минуты, пока ползла в овраге, стараясь не шуметь. А может быть, еще раньше, пока текла по щеке Мышонка алая струйка.
Из его куртки вывалился сверток с орехами – уже потом было немного жаль, что они пропадут, но я утешилась мыслью, что из них вырастет целая ореховая роща. Возможно, в этой роще будет жить призрак Мышонка, и к нему будут приходить дети даже тогда, когда ни меня, ни Юки на земле уже не останется.

Потом все закончилось – женщину, мать сбежавшего из-под стражи убийцы, увезли в лечебницу для душевнобольных, ее сына и его друга, тоже преступника, судили и куда-то отправили. По-моему, это все уложилось в одно лето, и мостки все еще были теплыми, когда мы уже вдвоем приходили туда. Но я не уверена, потому что с потерей границы между собой-маленькой и собой-взрослой я потеряла и счет времени. Помню только, что Юки долго ходил стриженым под машинку – шрамы на голове все никак не заживали. А мне тогда купили новое платье, и я впервые надела его к Мышонку, когда мы в очередной раз навещали его.
А потом все закончилось еще раз, и еще – каждый раз, когда мы прощались с Мышонком, пока я наконец не поняла, что он все равно остается с нами. Вероятно, он, подтолкнувший нас в тем самым взрослым правилам, все же не дал уйти в них окончательно, позабыв детство. Я по-прежнему люблю пушистые коконы бабочек и пляски стрекоз над прудом, и помню, что Женщине с Длинными рукавами нельзя отвечать, когда она попросит напиться.

---

Захотелось тоже
Здесь мне можно анонимно задать вопрос.

www.formspring.me/Kolonok

---

Всю ночь был сильный ветер, и посносило "пирамидки", в которых росли мои деревья. И вот, задолбавшись бегать вверх-вниз, поправлять, я таки отрываю саперную лопатку и в очередном рабочем перерыве несусь вкапывать столбики. Задолбанный и с видом убийцы. У входа спотыкаюсь и буквально вываливаюсь из темного подъезда с этим видом и лопаткой на ничего не подозревающих входящих девушек...

---

Лиону пятнадцать. Он пишет музыку, как живет,
Как стряхивают с рукава дождевую пыль,
Как при аппендиците хватаются за живот,
Как проваливаются в снег там, где нет тропы.
Город создан, чтоб по нему брести –
Одному в толпе, или по вечерам –
Имена незнакомые сжав в горсти,
И все думают – это такая игра,
(Как цепочка нот над твоей губой) –
Потому что их не было наяву,
Но они, придуманные тобой,
Твою музыку слушают – и живут.
Примерно так рассуждает Лион,
Сплетая звуки города – их не счесть.
Он не помнит, что и сам на свет не рожден –
Какая разница, если музыка есть?

---

Повесил на конкурс в некотором роде провокационный стих. Он мой целиком и полностью и никому в подражание не написан, но обвинения в подражательстве будут гарантированно и уже поступают

---

краткий итог выходных

Отпел "концерт имени склероза". Репертуар целенаправленно выбирался во-многом из старых-неисполняемых и довольно мрачных песен. По итогам - могу (и тянет) и еще мрачнее
Раздумываю над устоявшейся психзащитой в виде "забавного существа". Правда, она куда больше существует у меня в голове, чем в реале. Это и плюс и минус одновременно, так как с призраками разбираться тот еще квест.
Дебют на ярмарке с проданным камешком. Думаю продолжать с камнями тоже, не только с деревом. Подбивали порасписывать кожаные изделия, надо порыться, чем там закрепляют краску...

---

Еще немного рукодельностей:

---

Когда на столе стоят одновременно чашка с чаем или кофе и стакан с водой, в которой споласкиваю кисти, главное не хлебнуть откуда не надо
А Алиса упорно пытается пить именно из второго стакана!!!
Краски в организме не хватает...

---

Перерываю залежи своих старых кассет. Порядка 10 штук, не менее половины - девяностоминутные. Песни на них я по большей части не помню (даже о факте их существования). А вообще хвалю себя за аккуратность - все подписано, даже список песен на вкладышах обычно есть.
Цифровать...

---

Первая попытка рисовать маслом
Маслом по камню мне ГОРАЗДО удобней, чем акрилом.

---

Навеяно постом Асмелы про "поющее дерево"
Мы готовили номера к выпускному вечеру. И вот у одноклассницы всей орггруппой вышли на балкон на седьмом или шестом этаже, она с баяном, мы - хор, и на весь двор пели песни. Громко. Приличные

---

Глянь: в горах, лесистых и могучих, монастырь: крупицей возле склона. Он века стоит над самой кручей, прямо в небо смотрит неуклонно. Каждый день, хромая, на рассвете, свистом птах окрестных созывая, из ворот выходит старый Петер, и заря от щебета живая.
Сколько лет он прожил – кто узнает? Тут, в горах, и время раскололось. Только птичья братия шальная любит старика, летит на голос.

…Это было в дни военной службы: я служил за честь, не славы ради, и стрелком считался самым лучшим, муху на лету сбивал, не глядя…
Видел снег? Ну вот, представь, попробуй, - ты, внучок, пожалуй, не поверишь – не было травы, одни сугробы, люди мерзли, голодали звери. Все бродили хилые, как тени, и боялись, что весна настанет: ведь она приносит душ смятенье, от нее любой рассудок тает.
Чтобы избежать невзгод несметных, от нее мы стерегли границы, и стрелкам, отобранным за меткость, капитан велел стрелять по птицам.
Так рубеж небесный мы закрыли, веря: страх безумия растает; ведь известно, что на птичьих крыльях над землей весна перелетает.
Я не спал; одна была забота – не пустить ее. Мой карабин не дрогнул, я убил малиновок без счета, лебедей, ворон… закрыл дорогу. С каждым днем я становился злее, дума все измазала, как сажа: если сон проклятый одолеет, вдруг напарник сослепу промажет?
К нам тащить весну, скажи на милость! Славно мы на птиц нагнали страха!
Был рассвет. На ветку опустилась серая взъерошенная птаха, до того невзрачна и нелепа, что промедлил с выстрелом, растяпа… И запела птаха, словно флейта, и на землю теплый дождь закапал.
Я стоял, как столб. Под песни звуки таял снег и оживали лозы. Дождь мне омывал лицо и руки, и казалось – это птичьи слезы. Небо сплошь пестро от крыльев было; я смотрел безмолвно, ошалело – ведь у каждой птицы, что убил я, ярко на груди пятно алело.
Расцветало все, что было голым, знал – от чар весенних не спастись нам…

…Тут старик прервался: белый голубь на плечо, воркуя, опустился.

С той поры века прошли на свете, горы высотой до неба стали. Рассыпает зерна старый Петер, и смеется, видя птичьи стаи.